crazy
tambovwolf через filibuster60 «Обслуживание на приёмах типа фуршет организуют, исходя из того, что гости за стол не садятся…»
(Военно-морской протокол и церемониал. Изд. МО СССР, 1979 г.)
Старший мичман Мирчу Владимир Иванович слыл служакой, человеком простодушным до наивности, но упрямым до упёртости. Одним словом – настоящий молдаванин. Внешние национальные признаки выпирали из Мирчу со страшной силой. Крупный острый нос, пышные цыганские усы, шевелюра цвета вороньего крыла, специфический акцент – всё это позволяло безошибочно узнать в обладателе пылкого сына бессарабских степей.
Мичманом флота Владимир Иванович стал традиционным путём. Призвали, служил на лодке матросом, остался навсегда. Лет пятнадцать потел Вова на ниве «королей дерьма и пара» (для несведующих – дивизион живучести БЧ-5), устал и решил сменить профессию – благо минимальную пенсию он уже заслужил. Офицерам такой финт практически не под силу, а вот мичман рапорт настрочил, и глядишь – вечером механик, а утром уже связист.
Поразмыслив, Владимир Иванович остановил свой взор на ракетной боевой части. В перерывах между войнами ракетчики заботливо мыли и чистили свои отсеки, протирали пыль и совершенствовали теоретические знания. А так как ближайшая война кончилась очень давно, учебные стрельбы становились всё реже, а новые войны, к сожалению, никак не намечались, то и ракетчики добросовестно стояли на вахтах и имитировали безумную занятость. В особенности – мичмана и матросы. Что-что, а создавать видимость работы Мирчу научился давно.
Сказано – сделано. Переход из одного состояние в другое прошёл гладко, и вскорости Мирчу единовластно командовал отдельной выгородкой в четвёртом отсеке, обладая, ко всему прочему, огромным объёмом свободного времени. Времена продувания гальюнов, многочасовых поисков протечек гидравлики и потерявшихся тонн воды канули в лету. Теперь на вахте Мирчу, болтая ногами, записывал каждые полчаса показания трёх приборов в вахтенный журнал и жалел, что не знал такой службы раньше.
Разительная смена образа жизни быстро развратила добросовестного мичмана. Вскорости он перетащил матрас из каюты в выгородку и стал там жить. Пусть это и запрещалось официально, но не возбранялось практически. Лучше спать и жить на боевом посту, чем не прибегать на него по боевой тревоге.
Результаты такой вальяжной жизни не заставили себя ждать. За считанные месяцы худосочный мичман превратился в монстра весом за центнер. Народ поражался Вовиным метаморфозам, Вова же был спокоен, как мрамор, и в ус не дул.
Маленькие служебные обязанности порождают дефицит занятости. В и так неотягощённом доселе мозгу мичмана безделье пробило ещё более зияющую пустоту. Отоспавшись за первые два месяца на всю оставшуюся жизнь, деятельная натура начала искать занятие по вкусу. Совершенно случайно Владимир Иванович обнаружил абсолютно не исследованную им область: книги. До этого открытия познания литературы Владимира Николаевича ограничивались ежевечерним прочтением телевизионных программ и, по необходимости, инструкций по обслуживанию механизмов, не считая, конечно, изучения азбуки в школе. Такой вопиющий непорядок разозлил Володю, и сорокалетний мичман со статью борца сумо взахлёб начал загружать свои мозговые извилины информацией. Причём совершенно бессистемно: той, что на глаза попадётся. Покупать книги практичный мичман считал ничем не обоснованным барством, и в целях экономии подбирал все клочки бумаги с буквами, пригодными для чтения.
Время шло. Словарный запас молчаливого до того мичмана заметно вырос. Фразы вроде «…я сегодня с апломбом, как никогда…», «…я что, параноидальный альтруист…», или «…моя концепция – приборка до полной чистоты…» уже не вызывали тревогу корабельного доктора. Все привыкли и не удивлялись. И однажды корабельный книжный развал подкинул ему знаменитого Поля Брэгга с его не менее знаменитым «Чудом голодания».
Вот тут-то и наступил очередной перелом в жизни любознательного мичмана. Идеи Брэгга, помноженные на деятельную натуру Владимира Ивановича, упали на щедрую ниву. Свою роль сыграло и то, что в последнее время жена стала частенько выражать недовольство животом мужа и сократила ночной доступ к своему телу. С элементарной мотивацией: мне тяжело. Вот этого-то Владимир Иванович вынести никак не мог! И закипела работа. Уже через месяц благородное название выгородка «Снегиря» людская молва переиначила на «Мирчеву сральню» – да простят меня за это выражение. Бесчисленные клизмы, месячные голодания, вёдра с водой да ещё лёгкие обмороки на первой стадии стали для Мирчу делом естественным и горячо любимым. На этом этапе все радости бытия Владимира Ивановича трансформировались в кружку Эсмарха. На мой взгляд, всё это напоминало скрыто-изощрённую форму садомазохизма.
Удивительнее всего то, что уже менее чем через год Владимир Иванович был худее, чем прежде. Достигнутые успехи его не остановили, клизмоманию он не оставил и каждые полгода постился, перемежая клизмы гантелями и запивая все дела тёплой кипяченой водичкой по инструкции Брэгга. И был счастлив. Мирские утехи Володя тоже не забывал, в перерыве между издевательствами над организмом баловался и алкоголем, и другими «вредными» продуктами. Откровения Брэгга Мирчу посчитал пиком самообразования и перешёл исключительно на детективы, правда, перелистывая изредка свою настольную «Библию прямой кишки».
В тот раз, как и всегда, выход в море планировали задолго, а получилось экспромтом. Ещё утром ничто не предвещало неожиданностей, а на послеобеденное построение прискакал взмыленный командир и спел арию о завтрашнем вводе. Народ приуныл. Пора шла осенняя, семьи возвращались с югов, надо было встречать, готовиться и всё такое. А тут – на тебе! На две недели раньше.
Утром следующего дня затаренный сигаретами и прочим походными пожитками экипаж сел на корабль. Оперативно завели установку и стали ждать сигнала. Не тут-то было! В головах флотских «лаперузов» замкнуло какие-то контакты, и к вечеру стало ясно: выход только через четверо суток. Зря старались. Командование, пораскинув мозгами, мудро решило: выводиться не будем, посидите на корабле всем экипажем, поотрабатывайте организацию, сплотите экипаж, море слабых не любит… Народ обиделся ещё больше и полез по рундукам за фляжками – заливать несправедливость. Ничто не развращает так, как бессмысленное сиденье на борту ради перестраховки начальников.
Старший мичман Мирчу в этот промежуток времени заканчивал очередной курс клизмоголодания и к происходящему отнёсся философски. Он тоже ждал жену из Молдавии, приехать она должна была через три дня, аккурат вечером за день до обещанного выхода. Спокойствие Владимира Ивановича было оправдано: дом убран, желудок чист, а к фокусам по изменению планов Мирчу за годы службы привык относиться стоически. И жену приучил. Три дня он размеренно стоял на вахте, чистил прямую кишку и поглощал Чейза в больших количествах, пока все остальные уничтожали запасы корабельного спирта. В потаённом пьянстве Владимир Иванович замечен не был. Но в день приезда жены ветеран сломался: то ли гормоны заиграли, то ли ещё что, но вечерком Владимир Иванович решил сгонять домой – повидаться с супругой.
Как известно любому подводнику, сход на берег при введённой установке (ГЭУ) строго-настрого запрещен. Но если очень хочется, то правила нарушаются легко и уверенно. Отстояв вахту Владимир Иванович, воодушевлённый надвигающейся встречей с истосковавшейся супругой клизманулся ещё разок, переоделся, напялил поверх формы грязное РБ и поднялся якобы покурить на пирс.
Подготовительная работа с сослуживцами была проведена им безукоризненно: любой самый зачуханный матрос на вопрос, где Мирчу, отторабанил бы по-уставному чётко: курит наверху. Верхний вахтенный на аналогичный вопрос ответил бы уклончиво: где-то здесь… А на самом деле за пределами пирса РБ было снято, уложено в пакет, и красавец-мичман по полной форме одежды убыл домой партизанской тропой Хо Ши Мина.
Расчёт был прост: двадцать минут домой, час дома, двадцать минут обратно. В успехе и безнаказанности мероприятия Владимир Иванович был уверен железно. Но история человечества показывает, что самые грандиозные планы ломались по слабости характера того же человечества…
Подробности встречи супругов остались не известны для широких масс, но, судя по результатам, она прошла содержательно и конструктивно. Донельзя ослабленный клизмотворчеством и временным холостячеством, организм Владимира Ивановича недолго сопротивлялся могучей атаки зовущей и жаркой супружеской плоти, терпкому молдавскому вину и деликатесам с родины. Разгорячённая семейная пара минуты не считала, и встреча потихоньку из часовой переросла в двух-, затем в трёхчасовую и постепенно в нескончаемую.
Глубоким вечером более здравомыслящая жена, поставив мужа на автопилот, выдворила Владимира Ивановича на корабль. Пошатываясь от обилия эмоций, старый служака эллипсоидными траекториями побрёл на пароход. На свою беду, ноги вывели его на патруль.
По большому счёту, патрулю в нашем посёлке офицеры и мичмана до балды. Только не орите, не буяньте и не справляйте естественные надобности на стены Дома офицеров. Для выполнения плана задержаний матросов хватает с избытком. Скорее всего, амплитуда колебаний тела Мирчу насторожила начальника патруля. Тот проявил бдительность, Мирчу-несговорчивость, и пошло-поехало… Недостаток фосфора в мичманской голове компенсировался избытком адреналина, и в итоге минут через десять Мирчу, заботливо поддерживаемый под руки патрульными, направился в комендатуру.
Дежурным по гарнизону стоял седовласый сорокапятилетний капитан третьего ранга с ПРЗ, погружённый в вечность по причине невозможно долгого служения Родине «на страже Заполярья». Причём седина осталась только над ушами, а остальная часть головы блестела, как рында на образцовом крейсере. От непрерывного и многолетнего ношения фуражки лоб дежурного пересекала профессиональная складка от козырька. Мундир украшал полный набор колодок медалей «За песок» всех возможных степеней. Крест «За взятие Измаила» на этой груди смотрелся бы очень гармонично и к месту. Вахту «майор» воспринимал, как неизбежное зло, со всеми вытекающими последствиями. Поэтому бурной деятельностью себя не обременял, ограничивался фиксированием задержанных и остальное время тупо смотрел всё подряд по телевизору, стоящему в дежурке. Стоял «майор» на вахте часто, насмотрелся всякого, и на внешние раздражители реагировал вяло.
Владимир Иванович же на полпути к комендатуре отрезвел и положение своё осознал чётко и ясно. Налицо был полный набор: самоход, пьянка, грубость с комендантской службой, и всё это на фоне введённой главной энергетической установки (атомной) перед выходом в море. Неизбежные финансово-репрессивные выводы из всего напрашивались сами собой. Попытки объясниться с начальником патруля закончились плачевно. Оскорблённый в лучших чувствах нетактичным поведением мичмана, старший лейтенант на слёзы и сопли перепуганного Владимира Ивановича не поддавался. В поисках выхода из положения серое вещество вовиного мозга бурлило и фонтанировало, разве что не испаряясь. Как все нормальные люди, наказаний Владимир Иванович не любил, был законопослушен до безобразия и даже фуражку носил уставную, произведённую обществом слепых, что удостоверялось этикеткой и её внешним видом. Обстановка требовала активных действий, и в комендатуру Владимира Ивановича привели готового на всё…
– Кого привёл? Что-нибудь интересное? – не отрывая глаз от экрана, спросила рындоподобная голова.
– Да вот, мичман из экипажа Белякова. Говорит – завтра в море, а сам надрался в лохмуты, да ещё и хамит, негодяй. Пускай посидит до утра, остынет.
Дежурный потерял чуть было не проснувшийся интерес, зевнул и махнул рукой.
– Понятно. Документы, шнурки из ботинок, всё из карманов – в фуражку. Сам – в камеру. Утром начальники разберутся.
«Если не сейчас, то никогда», – решил Владимир Иванович и, наклонившись к дежурному, бурно, с молдавской горячностью и убедительностью зашептал:
– Командир… Завтра в море… Всех подведу… Пойми меня, сам ведь плавал… Отпусти, командир… Я тебе такой миньет сделаю… Всю жизнь помнить будешь…
За всю свою нелегкую службу дежурный наслушался всякого, так что монолог мичмана прослушал вполуха, даже не задумываясь над смыслом слов. Но дремлющее сознание из беспорядочной череды фраз отфильтровало только одно слово: «миньет».
– Что-что? Что ты сказал?! – дежурный мгновенно вышел из нирваны.
Мирчу схватил офицера за руки, присел перед ним на корточки и зашептал ещё проникновеннее:
– Командир… Миньет будет – что надо! Мы с женой постараемся! У меня всё натуральное, своё, доволен будешь!
«Майор» испугался. В его практике подобных случаев не было, да и в сексуальном плане ветеран ПРЗ был консерватором. Приглашение поизвращаться застало его врасплох. Так сразу он был не готов.
– Начальник патруля! Патрульные! Ко мне, засранцы!!! – дежурный сорвался на визг. – В камеру этого недоноска, этого… Развели на флоте гомосеков! Шагу ступить нельзя!!!
В дежурку на вопли дружно вломились патрульные. Матрос – существо мстительное, своего не упустит, поиздеваться над пьяненьким мичманом или офицером – радость неземная. Да ещё официально, при исполнении. Бравые патрульные молнеиносно заломали стенающему мичману руки и поволокли в коридор. Цепляясь из последних сил, Мирчу прохрипел дежурному:
– Бесчувственный ты… деревянный… Не человек… Такой бы миньет сделал…
Когда крики и проклятья стреноженного Мирчу стихли, и его тело воцарилось в камере, «майор» отёр пот и крепко задумался. Вырисовывалась нелицеприятная картина: патрульные слышали всё, наутро надо докладывать. При мысли о том, что он будет писать в рапорте дежурного снова пробил холодный пот: «…настоящим докладываю, что такого-то августа такого-то года… мне, дежурному по гарнизону, капитану 3 ранга… задержанным в состоянии опьянения мичманом Мирчу от имени его и всей его семьи было открыто сделано интимное предложение вступить…» Дальше дежурный думать побоялся. То, что утром история выйдет из под контроля и во всяческих интерпретациях растечётся по посёлку, он не сомневался. Гарнизонная служба ОБС («одна баба сказала») работала без замечаний. Перебрав все возможные варианты, дежурный порешил историю эту похоронить. Возрастная категория «майора» позволяла кары не бояться, а вот позориться… Выстроив очевидцев событий в одну шеренгу и прочитав монолог о соблюдении военной тайны, дежурный пообещал всем муки адские, если что просочится, и чтоб молчали, и чтоб забыли, и что не было ничего. Задержанным больше, задержанным меньше… Затем, поискав в справочнике телефон корабля, позвонил и попросил к телефону старпома.
Старший помощник капитан третьего ранга Пашков занимался любимым делом – спал в каюте. Утром ему предстояло взобраться на мостик и куковать там до вечера. Обняв подушку, старпом набирался сил. Когда вахтенный разбудил и пригласил к телефону, Пашков поднял трубку очень недовольным и раздражённым. Но услышанное обратило его в соляной столб.
– Сергей Валентинович, дежурный по гарнизону беспокоит. Мирчу твой мичман?
– Мой.
– Слушай Валентиныч, пришли кого-нибудь, заберите его к … матери! Он тут мне чуть ли не перепихнуться предлагает! Миньет хочет мне сделать, подлец! Да я…
– Ты что, сбрендил что ли?
– Cам ты сбрендил! Понавоспитывали, твою мать, голубых, на вахте уже спокойно не постоишь! Обосрёмся на весь флот, если узнают… забирай и забудем. Я его отовсюду вычеркнул. Не было его у меня, и точка!!!
По несколько истерическим интонациям дежурного старпом понял: с ним не шутят. Немедленно был снаряжён помощник командира, проинструктирован дальше некуда и отправлен в комендатуру. Старпом разбудил командира и как можно мягче поведал об инциденте. Командир раскачивался недолго и дал команду будить всех причастных, а лично сам наорал заму по «каштану» слов поддержки. Оповещённый замполит бросился по кораблю проверять вахту, ненавязчиво расспрашивая вахтенных об увлечениях земляка, заранее прикидывая, как бы прикрыть свой зад от возможных осложнений. Сонный корабль зашевелился, не понимая, в чём дело.
Через десять минут в центральном посту собрались оба старпома, командир БЧ-2 и вахтенный механик. В качестве громоотвода был вызван непосредственный начальник мичмана старлей Волдухин. Он зевал спросонья и никак не мог врубиться в происходящее. Командира ждали молча. Во избежание лишних слухов, вахтенного ЦП выгнали погулять.
Беляков влетел в центральный пост и в траурной тишине плюхнулся в своё кресло. Вопреки фамилии, командир был ярко рыж, а когда злился, багровел до зубов. С сексуальными проблемами в рамках служебной деятельности он столкнулся впервые, ощущал неуверенность, и от этого просто бесился. Обозрев присутствующих волчьим взглядом, командир остановился на зевающем Волдухине.
– Ну что, командир сосательно-лизательной группы? Доигрался? Ракетчики-миньетчики-и-и!!!
Свои соображения Беляков высказывал Волдухину минут пятнадцать, остальные деликатно молчали. Спустив пар, командир поискал глазами предусмотрительно не пришедшего зама и растерянно спросил:
– Куда наступать будем, начальнички?
Плотину прорвало, и все заговорили, чувствуя, что беседа перешла в более мирное русло, и что гроза прошла мимо. Даже замполит немного погодя чудесным образом проявился в центральном посту – правда, за спиной командира. К возвращению блудного Мирчу все сошлись во мнении, что если тот и занимался до сей поры этим делом, то маскировал своё увлечение вполне профессионально.
Центральный пост – не сейф. Прослушивается со всех сторон. Короче говоря, когда Мирчу ступил на борт корабля, от него шарахались, словно от прокажённого, и очень недвусмысленно подмигивали. Мирчу же был доволен и счастлив столь благополучным завершением дела, радости не скрывал и странного поведения сослуживцев не замечал.
Пересказывать разговор в ЦП нет смысла. Скажем одно: закончился он гомерическим, утробным хохотом, перекатывавшимся потом по посёлку несколько месяцев.
Неуёмная тяга к знаниям слишком запутала мозги простоватого сына солнечной Молдавии. Одному Богу известно, как слово «фуршет» поменялось местами с «миньет» в осоловевшей от умища голове Владимира Ивановича. Командир и свита, дружно давясь от смеха, простили Мирчу; тот, не совсем понимая всеобщее веселье, тоже радовался и хохотал чуть ли не громче всех.
Утром корабль благополучно ушёл в море. А после возвращения в базу Мирчу ждала слава. Большая и громкая, превратившая его в местного Бориса Моисеева и Сергея Пенкина в одном лице. Неизбалованное сексуальными скандалами население посёлка тешилось, как могло. Поначалу Мирчу пытался объяснить всем свою лингвистическую ошибку. Потом сообразил, что дело гиблое, плюнул и зажил спокойно, не обращая внимания на уколы. Истины ради надо сказать: Брэгг не был заброшен, но второй настольной книгой Мирчу стал толковый словарь. Да и говорить он стал очень осторожно и обдуманно. Раз и навсегда.
Много позже по секрету Владимир Иванович рассказал мне, что до этого случая, приходя домой со службы, он кричал с порога жене:
– Марина! Миньет мне!!!
И та накрывала ужин, выставляла всё на стол и садилась рядом, с любовью глядя, как муж поглощает этот самый «миньет»…
© Павел Ефремов